На вершине счастья - Страница 12

День прошел отлично. Все веселились от души. Мы с Клер качали детей на качелях и качались сами, дурачились, играли в мяч так, что даже другие дети захотели к нам присоединиться. Их мамы охотно рассказывали, чем болели их дети да каких успехов добились в школе, а потом Клер захотела послушать о моем детстве.

— О, Кирсти, как я тебе завидую! — призналась она после моего рассказа. — Мои родители погибли, когда я была совсем маленькая. Думаю, потому мне бывает иногда так одиноко. Не пойми меня превратно. Ховард и Имоджин всегда были добры ко мне, но все же они не смогли заменить мне семью.

— Перебирайся к нам, — весело предложила я. — Стоит сказать, что ты моя подруга, и тебя примут с распростертыми объятиями.

— Не удивляйся, если найдешь однажды записку в моей комнате, — засмеялась Клер. — «Я поехала к тебе в гости».

Благодаря Клер я осознала, какое это счастье — жить среди веселых, любящих друг друга людей. Интересно, у Ричарда было тяжелое детство? Я попросила Клер рассказать о его родителях. И она ответила, что это — добрейшие прелестнейшие люди. Они находятся в круизе, но когда вернутся через десять дней, то с удовольствием забрали бы детей.

— Тогда почему Ричард такой угрюмый?

Подумав, Клер ответила:

— Он не всегда был таким. В прошлом году его коварно предали.

— Кто? — удивилась я.

— Девушка, с которой он был помолвлен, разорвала отношения, узнав, что его фирме грозит банкротство. Он до сих пор тяжело переживает этот разрыв.

— Такое впечатление, что он совершенно утратил интерес к женщинам.

— Да нет. Время от времени Ричард встречается кое с кем. Но безо всяких серьезных намерений. Во всяком случае, я на это надеюсь. Мне совсем не нравится его теперешняя пассия. Знаешь, я видела Маргарет всего один раз, но и этого оказалось достаточно. Между прочим, мне и Камилла не нравилась из-за своей холодности. Я не могла понять, что в ней нашел Ричард, хотя моего мнения никто не спрашивал.

В голосе Клер сквозила обида. И я опять вспомнила о своем предположении, что она влюблена в Ричарда.

К нам семенил Дэвид. Он нес мяч и что-то лепетал на своем языке, который я так еще и не научилась понимать. Клер тоже ничего не понимала, а вот Филипп и Мишель, кажется, могли кое-что разобрать. Клер постоянно дразнила Дэвида, спрашивая, когда же он, наконец, перестанет разговаривать на иностранном языке и заговорит на родном. По ее мнению, малыш отставал в развитии, но это никого не беспокоило. Миссис Тилли верила, что придет время, и он заговорит так, что и не остановишь.

Дэвид уронил мяч мне на колени и обезоруживающе улыбнулся. Я не удержалась и принялась тискать ребенка:

— Какой славный малыш! Сейчас я тебя съем!

Я сделала вид, что собираюсь откусить ему носик. Он засмеялся и уперся ручонкой в мой подбородок. Как же заразителен был его смех! Я поцеловала кудряшки на затылке и легонько подула ребенку в шейку. Малыш залился радостным смехом. И вдруг обхватил меня своими ручонками. Сдерживая навернувшиеся слезы, я поняла, как непросто нам будет расставаться.

Мы пробыли в парке до пяти часов. К тому времени я насквозь пропиталась солнцем и утвердилась во мнении, что жизнь прекрасна. Ричард пил чай, когда мы вернулись. Его левая щека заметно распухла.

— Ох, и намучился я с этим зубом, — пожаловался он. В ту минуту он напомнил мне моих братьев. Великаны молили о сочувствии даже перед обычным пломбированием зубов.

Я предложила Ричарду съесть хотя бы немного супа, чтобы подкрепиться. Он согласился, признавшись, что уже несколько дней практически ничего не ел.

— Господи, — изумлялась Клер, когда мы остались с ней одни на кухне. — Этот Геракл капризничает, как ребенок! Подумаешь, зуб ему удалили!

Съев супа, Ричард ушел к себе в комнату, а Клер отправилась на встречу с друзьями. Я же, уложив детей и убрав игрушки, села за письма. Было около десяти часов вечера, когда из игровой послышался какой-то странный звук, будто что-то упало. Я устремилась туда. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что Мишель преспокойно играет с железной дорогой, а Филипп стоит на голове у стены и стучит по ней пятками.

На мой вопрос, что здесь происходит, Филипп, неопределенно махнув рукой, сообщил:

— Просто играем. Мы с Мишель не могли уснуть. Не привыкли так рано ложиться. Луиза и Мэри позволяли нам играть допоздна. Сами они уходили на свидание к своим парням и возвращались лишь к двенадцати.

— Я иногда засыпала прямо на полу, — гордо призналась Мишель.

— Мне нравилась Бернадетта, — продолжал Филипп. — Она рассказывала потрясающие истории об инопланетянах. После ее рассказов я сразу засыпал. Но Бернадетте пришлось уйти, потому что у нее стал расти живот. Это значит, что у нее должен был родиться ребенок, — пояснил Филипп. Казалось, мы поменялись ролями, он, умудренный жизнью человек, говорит с несмышленой девчонкой.

Честно признавшись, что не знаю никаких историй об инопланетянах, я пообещала рассказать о зверюшках, которые живут в шотландских горах. Филипп отказался слушать, а Мишель заинтересовалась. Я взяла ее на руки и принялась покачивать. Я повела рассказ о гусе по имени Мактивиш, который повсюду следовал за мной, о маленьких цыплятах, похожих на пушистые желтые комочки, о том, как каждое утро к пруду направляется вереница уток, чтобы поплавать и понырять.

Мишель заворожено слушала, а Филипп, равнодушно отвернувшись, ушел в свой угол и снова встал на голову. Но когда я начала рассказывать о птичке пуночке, о том, как смешно водит она клювом по снегу, оставляя вспаханные бороздки, он шлепнулся на пол и остался лежать на спине, подложив руки под голову. Мишель задремала, а я тихонько продолжала рассказывать о беркутах, которые устраивают свои гнезда высоко в горах. Однажды один из них спикировал на маленькую собачку и подхватил ее, но собачка вдруг залаяла, и птица выронила свою ношу. Мишель уже не слышала меня, и я отнесла девочку на кровать. Когда же я вернулась, Филипп стоял на коленях возле моего стула, ожидая продолжения рассказа. Мы договорились, что я расскажу еще одну историю, и он отправится спать.